Я – патриот отечественной медицины
Виктор Александрович Рева
Номинация «Карьера».
Шорт-лист номинации.
Преподаватель кафедры военно-полевой хирургии Военно-медицинской академии, хирург противошокового отделения НИИ скорой помощи им. И.И. Джанелидзе
Виктор Рева, 30 лет, Санкт-Петербург, преподаватель кафедры военно-полевой хирургии Военно-медицинской академии, хирург противошокового отделения НИИ скорой помощи им. И.И. Джанелидзе. В 2001 году окончил Московское суворовское военное училище с серебряной медалью. В 2007 году с отличием окончил Военно-медицинскую академию им. С.М. Кирова. В 2008 году там же – интернатуру по специальности «хирургия», сдав экзамен на «отлично». За особые успехи в учебе принимал участие в торжественном приеме выпускников военных академий и университетов в Кремлевском дворце. В 2011 году окончил адъюнктуру Военно-медицинской академии при кафедре военно-полевой хирургии, досрочно защитив кандидатскую диссертацию, посвященную ранениям кровеносных сосудов.
– Почему вы решили стать врачом, да еще и военным?
– Врачом я хотел стать еще в начальных классах. У меня отец – военный врач, брат – бывший военный врач (сейчас работает по специальности, но уже на гражданской службе). Поэтому у меня много примеров, которым я подражал.
– Учиться легко было?
– Учиться было легко. Я даже не знаю, чем это можно объяснить. Я, конечно, старался, но не так, чтобы изнемогать от учебы. При этом учился на «хорошо» и «отлично». Сложности, конечно, какие-то были, но они бывают у всех.
– Как дальше складывалась ваша жизнь?
– У нас в академии основная масса курсантов (90-95%) – это хирурги либо терапевты. Пройдя интернатуру по хирургии, я уехал в войска, служил в Ростове-на-Дону (где, кстати, мне довелось участвовать в организации медицинской помощи полка в ходе грузино-югоосетинского конфликта в августе 2008 года).
В принципе, благодаря этой поездке мне удалось завоевать авторитет у себя в полку. И установились очень хорошие отношения с командиром, который отпускал меня на учебу в Москву. А спустя год отпустил и в адъюнктуру, понимая, что у меня научный склад ума, и что, по его словам, мне надо дальше «двигать медицинскую науку».
Адъюнктура – это аналог гражданской аспирантуры. Там, на кафедре военно-полевой хирургии, я начал заниматься уже непосредственно хирургией повреждений. Вообще изначально я подавал документы в московский вуз, но там прием был уже закрыт. Так и попал в военно-медицинскую академию.
Сейчас я занимаюсь и лечебной, и научной деятельностью, потому что окончание адъюнктуры подразумевает не только преподавание. Хотя кафедра и называется кафедрой военно-полевой хирургии, мы принимаем много раненых и пострадавших пациентов «с гражданки». Кроме того, активно выступаю с докладами, сообщениями на международных конференциях и симпозиумах.
– Коль вы часто бываете за рубежом, как оцениваете возможности для построения карьеры за границей?
– Для себя я этот вопрос продумывал – и отверг эту возможность практически на начальном этапе. Даже не потому, что я военный. Просто считаю, что работать в другой стране – это не для нас. Я – патриот отечественной медицины. Стажировка – да. Все наши учителя (вспомните Пирогова, Опеля, Вельяминова) уезжали на год-два на стажировку за границу. Я ничего плохого в этом не вижу. Есть у меня знакомые, которые работают в Израиле, в Германии. Они довольны. Но я считаю, что это тупиковая ветвь. Там нет таких возможностей для инициативы, для творчества. А мы всегда что-то создаем, творим. Там же ты всегда в какой-то мере будешь «изгоем». В общем, я считаю, что возможности здесь, в нашей стране, гораздо шире. Я никого не отговариваю ехать за границу – это личное дело каждого. Я просто излагаю свою точку зрения. Учиться – да. А работать – нет.
– А что бы мы могли взять из их системы для себя?
– Я не буду останавливаться на технических моментах, оборудовании – это дело времени и даже вкуса. Но вот что мне действительно хотелось бы видеть у нас – это их отношение к пациенту – настолько лояльное, настолько доброе.
– Врача к пациенту?
– Вообще всего коллектива. Может быть, это в какой-то мере связано с финансовой заинтересованностью, не знаю. Но там люди сопереживают, а у нас это редко встретишь.
– Какие еще проблемы, кроме взаимоотношений, вы отметили бы в системе отечественного здравоохранения?
– Не очень хорошо обстоят дела с материально-технической обеспеченностью, практически нет хороших тренажеров, обучающих центров. Только сейчас начинают появляться.
– Даже в таких крупных городах, как Санкт-Петербург?
– Даже в Москве. Я знаю единицы таких центров, они малодоступны. А если говорить о студентах или курсантах, то им они вообще недоступны. Поэтому многое приходится объяснять на рисунках, схемах, пальцах. То есть, это как бы ХХ век, а хочется перейти к ХХI – щупать, трогать, иметь тачскрин-мониторы, чтобы все это можно было делать, специальные программы. Да, пытаемся выходить из положения, создавать свои приборы. Но пока с этим у нас очень слабо.
С научной деятельностью тоже большие проблемы. Очень помогает система грантов. Буквально в конце прошлого года мы выиграли грант Президента, по которому у нас есть финансирование. Но тут есть еще такой момент. Деньги найти при желании можно, но, проблема в том, что все думают, что все заранее распределено – молодые ученые не подают заявок ни на премии, ни на гранты. На самом деле это не так. Я своим студентам и курсантам пытаюсь объяснить, что все в наших руках. Надо самим этим заниматься. Если смотреть на это, прикрыв глаза, то, конечно, никакие деньги на исследования не выделят.
Если говорить непосредственно о моей профессии, то главная проблема, на мой взгляд, это отсутствие специальности «хирургия повреждений» и специальных курсов подготовки соответствующих хирургов и травматологов .
Отсюда – слабое знание патофизиологии политравмы, желание только устранить повреждение, не вдаваясь в детали физиологии пациента. Травма, и особенно тяжелая, представляет собой чрезвычайно динамичный процесс. Редко кого интересует, что в данный момент происходит с пациентом, с его микроциркуляцией, с клеточным обменом, коагуляцией. А ведь именно необратимые изменения в глубинных процессах организма сводят «на нет» все многочасовые усилия дежурного хирурга.
Проблема – и в отсутствии мотивации хирургов заниматься вопросами хирургии повреждений. Эта зона считается «неблагодарной», сюда идут, как правило, те, кто хочет «потренироваться», «набить руку», «покуражиться» перед выходом в «настоящую» большую хирургию. Известно, что, по большей части, хирургия повреждений – удел молодых хирургов на ночных дежурствах, в течение которых и поступает большинство раненых и пострадавших. И здесь у медика нет никаких перспектив.
В конечном счете, кто этот хирург, который лечит острую травму? За рубежом – это traumasurgeon (или acutecaresurgeon) – специалист по острой травме, который может выполнить практически любое вмешательство (не путать с травматологом). У нас – это один из хирургов дежурной бригады, которому довелось столкнуться с тяжелым ранением. Если все обошлось, то самооценка такого хирурга повышается (нередко необоснованно), если же наступил печальный исход, можно оправдаться: это было смертельное ранение, здесь уже ничего не сделаешь, тяжелый случай и т.д. К тому же лечить такие травмы не учат ни на одном курсе медицинского вуза. По большому счету, в масштабах страны не существует и курсов последипломной подготовки.
В числе проблем можно отметить и слабое техническое оснащение, и отсутствие научных работ, системы медицинской реабилитации для таких пациентов.
Вот всем этим необходимо заниматься. Считаю, что рубеж простого понимания травмы как совокупности морфологических повреждений, нуждающихся в коррекции, перейден. Настало время по-новому взглянуть на концепцию лечения травм.
– Как вы оцениваете перспективы в России для молодых врачей?
– Я думаю, что у наших студентов и молодых врачей, в принципе, есть все возможности развиваться. Мне кажется, что сейчас всем нужны специалисты. Может быть, на самые высокие должности этот специалист и не попадет, но достойную займет точно.
– Что должно сделать государство для более успешного профессионального роста врача?
– Я думаю, обеспечить мотивацию. Повышать престижность профессии, зарплаты, предоставлять жилье. Это первое. А второе (но не менее важное) – воспитание. Начиная с семьи, школы и т.д.
При совокупности этих факторов и стремлении человека в первую очередь помогать людям, а не зарабатывать деньги, получается обоюдная помощь: государство помогает людям, а люди – государству (когда качественно лечат пациентов, качественно и быстро).
– Что вы посоветуете молодому врачу?
– Вообще, это вопрос, актуальный для многих. Именно поэтому для молодых ученых на нашем научном обществе слушателей я начал читать лекцию «Наука и хирургия. Советы молодым ученым». В ней – простейшие истины: как себя вести, чему уделять время, потому что поток информации огромный.
Во-первых, трудиться, конечно. Кроме того, нельзя браться за какие-то вещи, не поняв и не узнав азов, не зная, откуда все это происходит. Не брать на веру, а апеллировать к доказательной медицине. У нас есть стереотипы, что если профессор написал статью, то это истина в последней инстанции. А это далеко не всегда так. Далее, безусловно, непрерывное образование. «Континиус медикал эдюкейшн». Знание английского языка, без него никуда.
И еще я всегда отсылаю к «заповедям» Павлова, который уже все написал. У него и опыт огромный, и студентов (слава Богу!) было, наверное, больше чем у кого-либо.
